Книга «Эхо минувших и зов грядущих эпох» была издана благодаря помощи известного предпринимателя и мецената Таира Гуршумова и до сих пор является единственной в мире энциклопедией пословиц и поговорок горских евреев.
Участниками панихиды были не только члены еврейских общин, родственники, друзья Амалдана, но и политики, представители культуры и искусства, общественности столицы, религиозных организаций. В их выступлениях прозвучало немало теплых слов о талантливом фольклористе, бывшем диссиденте, прожившем нелегкую жизнь, но неоднозначное творчество которого было неизменно пронизано самоутверждением.
С Амалом Даниловичем я был знаком давно, всегда удивлялся его умением не сдаваться и еще даром эмоционального рассказчика, увлекающего собеседника в долгий спор. Высказывания его были смелы и неожиданны, но я старался не обидеть его анализированием, потому что видел в  его рассуждениях главное — поиск истины и любовь к своему народу.
А. Кукуллу — автор книг о творчестве Мардахая Овшолума, сказок «Золотой сундук«, многие его произведения были знакомы читателям в Махачкале и Москве по «самиздату», но мне хочется сегодня, вспоминая его, познакомить читателя с малоизвестным произведением «Мое продолжение», написанным тридцать семь лет назад, но так и не увидевшим тогда свет, несмотря на положительный отзыв рецензента тех лет поэта и  переводчика Александра Глезера, позднее возглавившего Музей современного изобразительного искусства нон-конформизма во Франции. Благожелательно отозвался о рукописи известнейший советский поэт Илья Сельвинский, высоко оценивший талант А. Кукуллу, а линогравюры специально были выполнены известным во всем мире художником Александром Дановым, живущим ныне в Германии.
Незадолго до своей смерти Амал Данилович давал интервью журналистам с КЕК-ТВ, проводившим съемку у него дома, в маленькой квартирке заставленной книгами, на улице Гарибальди. Он был уверен в себе и старался рассказать как можно больше, одним словом, интервью удалось, но, прощаясь с гостями, он, вдруг взгрустнув, прочитал четверостишие, которое я часто вспоминаю:

Я жил. удивлялся и спорил
Прощайте, мою не судите судьбу
Я пыл так с собою небрежен
Я был на ниду, на ветру…

Перевод с татско-еврейского А. Голембы

В ПРИРОДЕ ЖИВЕТ И ПОСЛЕДНИЙ, И ПЕРВЫЙ

Снег умер сегодня. Он умер в горах.
Он умер внезапно, — по я не тоскую:
В тени городских обветшалых оград
Жизнь рекам дана, и ручьи торжествуют.

Снег умер с ветрами, как умер бы я.
Бегут ослепительно яро потоки,
А завтра от спячки проснется земля.
По жилам растений пойдут биотоки.

Ударит, светясь янтарем, виноград!
Но тучи вздыхают последнюю сырость,
Чтоб завтра во здравие прежних растрат
Живительной влагой шарахнуть по миру.

День смерти снегов — он понятней весне,
И веянье смерти щекочет по нервам…
Не смейте оплакивать первый ваш снег -
В природе живет и последний, и первый.

Страна, где лишь сейнеры режут бортами
Зеленую гладь в кривизне берегов,
Приподнят, как блюдо, аул Тарки-Тау,
Тупыми культяпками взлохмаченных гор.

В ногах горизонт буреломом завален,
(И только его про себя пожалей),
Присосками тучи, и горы в развале,
И гребень пристроен из тополей.

И глаз перекошен, как шапка Шамиля,
И зорче под черной папахою глаз.
И видно, как тают на тысячной миле
Дымящий корабль и волн перепляс.

Как в самом начале, когда еще рано,
Когда у земли не опробован дых,
Шар солнца поднимут портальные краны
Едва отрывая его от воды.

И формула эта издревле простая
Стоит, — а внизу горизонт и вода.
Свидетель работы аул Тарки-Тау,
Свидетель и сам созидатель труда.

(Тарки (Дагестан) — родина известного ученого-этнографа Ильи Аниашова, автора перкой монографии о горских евреях «Кавказские евреи-горцы». — Прим. C.B,)

ИСПОВЕДАЛЬНАЯ ПОЭМА

Много языков на свете белом
И наречий много на Руси, -
Но гудит и блещет в сердце смелом
Говор мой по имени — фарси!

Много лет прошло с тех пор, как вброшен
Был я в этот омуг бытия, -
Я хорошим был и нехорошим, -
В равной мере — это жизнь моя!

Бронзой солнца покрывалась кожа,
Медью пламенел казан земли, -
Сердце обнаженное тревожа,
Перепутья вдаль меня влекли.

Дни летели, точно в горных руслах
Серебро разбуженной воды,
И в напевах ласковых и грустных
Постигал я вешние лады.

Нежностью она меня пленила,
Стал мне дорог их лукавый гул, -
Этой яркой и блаженной силе
С детства я на верность присягнул.

Да, порой мечта вспорхнет, как птица,
Расправляя крылья на лету, -
Только в явь легко ль преобразиться
Творчеству, влюбленному в мечту?

Не пытайтесь из сухих песчинок
Составлять нарядные слова, -
Это безнадежный поединок
Скудности с Законом Естества!

Мне немало лет.Из-под фуражки
Седина сверкнула, будь здоров:
Но, как волны в голубой упряжке.
Ходят песни, ветер распоров!

Я же, положась на волю божью,
Не расстанусь с юностью самой:
Враг мой дружит с завистью и ложью,
Прям и смел друг — собеседник мой!

Время Жизни, как часы, исправно.
У него особый свой маршрут:
Посадил я саженцы недавно,
С них плоды потомки соберут!

Пусть по всем базарам и майданам
Стих мой повторяютпоутру:
Я в горах родился Амалданом,
Амалданом в песнях и помру!

Я И МОРЕ

Море, послушай, Каспийское море.
Ты, как и я. беспокойно шумишь.
Я не пришел к тебе — море! — поспорить.
Пришел, чтоб выслушать твою мысль.
Гляжу в глаза твои
голубые до боли
И во мне вырастает мысль, словно мыс.

Я знаю: когда усыпают люди
Ты не шумишь, ты слагаешь стихи
Голубые, взращенные в буре буден, -
Те, что сродни одичалым стихиям.
И когда меня на земле не будет,
Ты будешь писать стихи
вместо меня, схимника.

Море, мы с тобою схожи — не из воды мы, а из огня:
Только ты вечно, а я когда-то устану
И меня другие дали к себе поманят.
Греми же, греми тогда волнами-сталью,
И пусть твой голос сильнее станет.
Когда ты будешь читать стихи за меня.

***

Упали на ресницы пряди белые, -
Не надо спать им в тишине мешать.
И мать, склонясь над тихой колыбелью,
Баюкает смешного малыша.

Он спит. И под журчание рассказа
Уходит поначалу без забот
В мир самых лучших материнских сказок,
Потом — совсем от матери уйдет

В тревожный мир, и сказочный, и древний,
Где много рук, и губ, и щек. и шей.
А матери уж бабушками дремлют
Над личиками новых малышей.

(Отрывки из «Исповедальной поэмы» и сокращенный вариант «Поэзии берега» подготовлены к печати Сергеем Вайнштейном.)